Белый яд. Русская наркотическая проза первой трети - Страница 8
8
Как маятник у карманных часов, поворачивались они то в одну, то в другую сторону…
И это — не во всей моей голове, а только в каком-то отделении ее, где собрались все мысли.
И вот в это-то отделение вдруг стали периодически поступать ящики, как у землечерпательных машин.
Ящики наполнялись мыслями и ползли с механической, спокойной точностью в следующее отделение.
И, уже оттуда, транспорты живой мысли отправлялись, руководимые какой-то уверенной, неуклонной силой, в светлую область моего больного сознания, где они разумно сортировались, разделялись на сродные группы и… улетали, как пчелы из улья…
Потом стадо почему-то жутко и неприятно. Потому что, вдруг, ящики стали скользить пустые.
Сознание тщетно ожидало идей. И мучилось… Но что всего хуже, так это то, что повороты неощущаемого колеса, ритмически двигающего весь мозг, вдруг сделали два-три необычайно сильных взмаха, что-то защелкнуло и — колебания прекратились в томительном напряжении… Смерть?!
Нет. Еще не смерть.
Начинает тихо дрожать живот.
То поднимается, то быстро опускается.
И все дрожит… Сильнее, сильнее…
Неприятно дрожит вся нижняя часть туловища.
Начинает дрожать грудь, подбородок, губы, нос.
Колени прыгают в воздухе. Ноги пляшут по полу.
И нет никакой силы прекратить это!
Дрожит сердце, желудок, легкие, кишечник…
Кровь дрожит, словно ее кто-то быстро, быстро взбалтывает во мне, как в бутылке.
Дрожат все нервы.
И откуда-то изнутри буйной волной поднимается нестерпимое желание смеяться, хохотать, хохотать, хохотать, до упаду, до истерики, до изнеможения…
И я хохочу…
Сначала тихо. Потом все громче и громче.
И, наконец, разражаюсь сумасшедшим, диким, безудержным хохотом, от которого трясется все мое тело, сердце замирает на несколько секунд и снова бьется в жгучем припадке…
Я уже больше не в состоянии сидеть.
С хохотом вскакиваю, бросаюсь вперед.
Хохочу как безумный.
И снова открывается передо мной реальная действительность.
Большая комната. Три лампы. Столик с белой мраморной доской. Ковер, испещренный восточным причудливым рисунком…
Что такое?..
Я, держась за живот и заливаясь уже счастливым, раскатистым хохотом, смотрю на этот ковер и вижу, что какой-то хитрый завиток орнамента начинает тихо дрожать и вдруг, тоже с хохотом, принимается с страшной быстротой расти…
Он уже занимает собой всю площадь пола, стеной хохочущей стоит передо мной и мешает мне идти дальше…
Через секунду его уже нет. Он снова маленькой полоской улегся на ковер, сросся с ним и перестал смеяться…
Я двигаюсь вперед, не переставая хохотать, и вижу, что мне дорогу загородил громадный окурок, величиною со стол.
Дорогу загородил мне огромный окурок.
Вижу его мокрый, обсосанный конец и обгоревшую бумагу.
Хочу перешагнуть через него и не могу.
Обхожу.
Впереди — опять препятствие. Скомканная бумажка, брошенная мною на пол, начинает расти.
Скомканная бумажка, брошенная мною на пол, начинает расти.
Я хочу идти дальше. Поднимаю ногу… бумажка уже выше меня.
Трясясь от хохота, обегаю ее кругом, благо проход остался между ею и стеной и опять — натыкаюсь на кисточку ковра, которая тоже вздумала расти…
Думая ее перехитрить, с хохотом делаю исполинский кружок, падаю и — исчезаю в бесконечности…
Очнулся я уже дома, куда меня в бесчувственном состоянии отвез Семен Петрович.
Теперь я несколько раз в неделю, потихоньку, хожу на окраину города, в этот особнячок, где можно объять необъятное и на мгновение узнать то, чего никто никогда не узнает.
Тэффи
КОКАИН
Шелков и сердился, и смеялся, и убеждал — ничто не помогало. Актриса Моретти, поддерживаемая своей подругой Сонечкой, упорно долбила одно и то же.
— Никогда не поверим, — пищала Сонечка.
— Чтобы вы, такой испорченный человек, да вдруг не пробовали кокаину!
— Да честное же слово! Клянусь вам! Никогда!
— Сам клянется, а у самого глаза смеются!
— Слушайте, Шелков, — решительно запищала Сонечка и даже взяла Шелкова за рукав. — Слушайте — мы все равно отсюда не уйдем, пока вы не дадите нам понюхать кокаину.
— Не уйдете! — не на шутку испугался Шелков. — Ну, это, знаете, действительно жестоко с вашей стороны. Да с чего вы взяли, что у меня эта мерзость есть?
— Сам говорит «мерзость», а сам улыбается. Нечего! Нечего!
— Да кто же вам сказал!
— Да мне вот Сонечка сказала, — честно ответила актриса.
— Вы? — выпучил на Сонечку глаза Шелков.
— Ну да — я! Что же тут особенного? Раз я вполне уверена, что у вас кокаин есть. Мы и решили прямо пойти к вам.
— Да, да. Она хотела сначала по телефону справиться, а я решила, что лучше прямо прийти, потребовать, да и все тут. По телефону вы бы, наверное, как-нибудь отвертелись, а теперь — уж мы вас не выпустим.
Шелков развел руками, встал, походил по комнате.
— А знаете, что я придумал! Я непременно раздобуду для вас кокаина и сейчас же сообщу вам об этом по телефону, или еще лучше, прямо пошлю вам.
— Не пройдет! Не пройдет! — завизжали обе подруги. — Скажите, какой ловкий! Это чтоб отделаться от нас! Да ни за что, ни за что мы не уйдем. Уж раз мы решили сегодня попробовать — мы своего добьемся.
Шелков задумался и вдруг улыбнулся, точно сообразил что-то. Потом подошел к Моретти, взял ее за руки и сказал искренно и нежно:
- Предыдущая
- 8 / 68
- Следующая